Николай Кононов (Коллинз) – Путевые записки

04.07.

Начинаю свои записи в этом блокноте и сразу же представляю себе, сколько же букв, слов, предложений понадобиться, чтобы описать чудо, до которого нам осталось ехать каких-то 8 часов! Мы практически обжили свое плацкартное купе – с мятыми занавесками на окнах, с соседом-стариком, спящим 24 часа в сутки, с буро-желтыми рамами, обведенные ржавой каемкой въевшейся на года пыли. О народе, едущем вместе с нами в вагоне, можно написать целую пьесу, но – сейчас совсем не до этого. Сейчас с каждой секундой горы приближаются к нам – быстро, неотвратимо – будто там должно случиться что-то очень важное, очень нужное. Кажется, из ребят только М.С. и Арсений чувствуют это. Впрочем, я могу ошибаться. А пока мы в дороге. Как же легко ощущаешь себя, передвигаясь из точки А в точку Б на земном шаре! И пусть между этими двумя точками нет и 100 километров – дорога, свобода этого состояния во времени играет в крови, бурлит, как горная речка.

Никогда не забуду одно августовское утро 1998 года. Я ехал в Старую Руссу один, без друзей; поезд должен был прибыть на станцию в половине шестого утра, кажется. Вечером я лег спать, рассчитывая встать за полчаса до Ст.Р. Не вышло. В половине пятого я проснулся, разбуженный каким-то внутренним наитием, подсказывавшим, что сейчас, прямо сейчас, прямо здесь должно случиться что-то необыкновенное. Открыл глаза и увидел за окошком бескрайнее поле, выгибающееся дугой к горизонту, мерцающее неземным оттенком то ли розового, то ли оранжевого цвета. Через минуту из-за кромки этого поля выкатилось апельсиновое солнце и стало взбираться на небосклон. Пейзаж был как будто списан из “Марсианских хроник” Брэдбери! Время остановилось, поезд уже не несся на северо-запад, я забыл, что сижу на своей боковушке в самом обыкновенном вагоне. Иголочкой в сердце кольнуло ощущение…, мгновенно переросшее в осознание того, что сейчас я нахожусь именно там, где мне надо находиться. Я был счастлив, я понял, что такую свободу я могу схватить за хвост, как жар-птицу, только находясь в дороге, Дороге. Наверное, словами описывать это состояние смысла нет, ибо “мысль изреченная есть ложь”, но… уже поздно, попытка состоялась (попытка к бегству:-))).

Две небольшие дорожные зарисовки. Первая. Про Сегежу. Сегежа – это город на севере Карелии, который мы проезжали около 6 часов пополудни. Километров за десять до Сегежи я смотрел в окно и радовался поросшим коричнево-зеленым мхом валунам, небольшим соснам, лесным озерцам в оправе серого камня. Север вбирал нас в себя, ландшафт менялся все больше с каждым десятком километров. Вдруг весь вагон одновременно почуяли запах, ОЧЕНЬ напоминающий амбре обычного среднерусского коровника. Или даже скорее аромат фильтрационной станции. За окном мелькнули последние деревца и открылся вид на озеро Сегежа и, собственно, сам город. Первое впечатление – Чернобыль№2, бред, морок, сон, но только не реальность. На горизонте, как башенки марсиан Уэллса, торчали трубы. Из одной валил густой белый дым; гигантский столб уходил вверх, к кучевым облакам. Остальные были, видимо, расположены так, что продукты горения (отходы?) ветром сносило не куда-нибудь, а прямо на город. Кирпичные дома, избы, палисадники были окутаны белесым смердящим туманом. На дорогах машины ехали чрезвычайно медленно, и водителей можно было понять – риск столкновения при такой видимости существенно повышается. И как кадр из фильма-фантасмагории: сад, цветущие яблони, ядовитый туман и девочка, подбрасывающая вверх резиновый мячик. (Поезд шел медленно, все удалось разглядеть). В Сегеже работает бумажно-целлюлозный комбинат – один из крупнейших в Европе. Из-за чудовищного загрязнения всего, чего только можно, предприятие хотели закрыть. Но не закрыли. Так и живут сегежцы в…

Вторая зарисовка. Прямая противоположность первой. Ехали мы уже по тундре. На часах 11 вечера, а солнце все не собирается валиться за горизонт. М.С. кричит: “Иди сюда! Смотри, что видно… Будто северное сияние или второе солнце!” Смотрю в окошко тамбура. По лазоревому небу катится себе терракотовый шар, видны взрезанные его лучами облака, бесконечная синева и… Это было то самое обыкновенное чудо, о котором знаешь, что оно есть, только нужно очень хотеть найти его, чтобы действительно НАЙТИ. …На небе светило два (2) солнца. Второе было бледнее первого, но оно БЫЛО!!! “Дуй за физиками!” – и М.С. помчался в другой конец вагона. Прибежали Шурик с Арсением, но – то ли поезд круто повернул на запад, то ли чудо принадлежит только одному человеку, не терпит чужого вмешательства – в общем, к их приходу второе солнце существенно поблекло. “А-а-а! – произнес Арсений, – Так это гало. То есть явление, которое вполне можно назвать солнечной радугой”. Я возрадовался. Во-первых, солнечная радуга!!! (Банька, вообще, наверное умерла бы на месте!) Во-вторых, ночное солнце. Светит. В тундре. “В поле родится клевер\ Только настанет лето\ Мы улетим на север\ И не оставим следа”. И в-третьих, мы въехали в вечный день, ночь отменяется (по умолчанию). Ура!



05.07.

Первый день по обыкновению самый длинный и лучший. В настоящее время он еще не кончился, сейчас 7 вечера. Впечатлений столько, что вместить их в блокнотную страничку просто невозможно. Сначала перечислю чудеса, а потом – обо всем по порядку. Итак, чудеса. Сосны с узловатыми руками, с пушистыми небольшими иголочками, веточка напоминает какой-нибудь экзотический фрукт – например, киви или фейхуа; на вкус хвоя кисловатая. Скалы в ущелье Аку-Аку, похожие на огромных мамонтов, увязших в граните и оставшихся в нем навеки; серо-зелено-желтые, острые наощупь. Камни, покрытые жестким лишайником. Идешь по ним, перепрыгиваешь с одного на другой, как будто танцуешь, а когда надо прыгнуть наискосок и вбок, получается почти браш. Танцевать целый день довольно приятно:-)))! Воздух, который можно пить горстями. Лежащее у ног подслеповатое зеркало Имандры. На противоположном берегу Мончегорск, сопки, выхваченные солнцем снежные прогалины на одной из вершин, дымка над тундрой. Небо в двух шагах, облака, которые можно тронуть рукой… Все, хватит пока чудес.

Приехали мы в 7.28. Шел моросящий дождь. Врезавшийся в память звук: хруст мокрой щебенки под подошвами ботинок. До Аку-Аку дошли в 2,5 перехода. Никто не умер. Об ужасном – комары. Таких монструозных созданий (monstrous creatures) я не видел аж с Соловков! Встали у входа в ущелье. Горы старые, могучие. Два(?) миллиарда лет – солидный возраст. Все радуются до плеши, только преимущественно молча – откроешь рот, а туда эта тварь дребезжащая залетит. Разбились, поели, посуду помыли. На часах – 12.15 – весь день впереди.

В Аку-Аку есть “гора справа” и “гора слева”. Сначала мы взяли штурмом безобидную “гору слева” (мы = Шурик, Антон, Арсений, Серега & я). Потом Арсений предложил сходить “гору справа”. Она выглядела куда внушительнее того, на чем мы стояли. Для начинающего скалолаза – рай. Кроме, конечно, отвесных стен с тремя зацепками на 20 метров. Надо сказать, что Дубровину было обещано никуда не лазить. Но соблазн-то тут как тут, и устоять перед ним никак не возможно. В общем, в некоторых местах мы могли успешно себе что-нибудь сломать, но в результате все обошлось. На вершину мы вползли параллельно с тремя оставшимися членами команды, “штурмовавшими” отлогий склон той же самой “горы справа”. Оглянулись и… туман стал рассеиваться, выглянуло солнышко. Такими я себе воображал горы, когда читал “Сильмариллион” Толкиена. Слева виднелся перевал Юмьекорр (на подходе к нему лежал снег), прямо перед нами возвышалась двуглавая гора, которую мы тотчас же окрестили Хибинской Ушбой. Если развернуться на 180 градусов, можно было увидеть приземистый безымянный пахк, обосновавшийся в одиночестве на берегу Имандры.

Минут 20 мы спускались к лагерю. Посидев немного у костра, мы с Арсением отправились смотреть на снежник, лежащий на соседней с “горой слева” вершинке. Вернее, сбегавший в ущелье, по которому мчался ручей. С каждым шагом кровопийц становилось все меньше и меньше. Отвлекающий от Красоты фактор исчез. Осталось лишь близкое небо, облака, журчание ручья и ковер из лишайника, в который можно падать, как в вечность. Лежишь и растворяешься в этом счастии. На вершине понимаешь, что все происходящее внизу – фикция, игрушечный мир. Вот по берегу озера поползла гусеница поезда, вот небо поглотило галочку самолета. Вот как на карте-двушке видна линия электропередачи. Вот с “горы слева” крохотная фигурка Шерлока Холмса кричит: “Я к вашим услугам, профессор! Разрешите написать прощальную записку друзьям!”. Ору в ответ: “У нас мало времени! Но извольте!”. Приятно иногда побыть Мориарти. А обладателя трубки и клетчатого картуза сыграл М.С., победно проспавший полдня и только к вечеру собравшийся на променад. Женя села на пригорок с альбомом в руках, рисует. Никогда не понимал, как можно из головы перенести зрительный образ на бумагу, да еще так точно (если это пейзаж или, например, батальная сцена). Для меня живопись – магический процесс, механизм действия которого я осознать навряд ли смогу, как впрочем, и рисовать никогда не научусь. Жаль.

Так вот, мы с Арсением вместо одного снежника обнаружили сразу три: два в ущельицах, один на склоне. Тот, что на склоне, оказался довольно большим. Что надо сделать, увидев в июле снег? – Съесть. – Нет! – Швырнуть в товарища? – Нет! – А что же тогда? Внимание, правильный ответ: совместить поверхность сидушки непосредственно с пятой точкой и съехать на импровизированных санках вниз со снежника! Как говорится, особо одаренным закон не писан…

Шурик щелкает своим “Зенитом” безостановочно. Думаю, что все его запасы пленки погибнут смертью храбрых в течение ближайших трех-четырех дней. Посмотрим. Напоследок – вердикт, формулировка которого пришла в голову во время траверса северо-западной стены “горы справа”: “пешие, водные, лыжные (частично), велосипедные, автомобильные походы впредь отменяются за ненадобностью”. Все, на сегодня хватит. Dixi (а то комары съедят заживо).







07.07.

Вчера мы сходили двуглавую вершину Юмъекорра – 750, по-моему. Карабкаешься по камням вверх, умираешь потихонечку, руки малость изрезаны острой поверхностью гранита, а верхушка горы все убегает и убегает от тебя. Вот вроде бы осталось 100 метров, 50, 30 – и тут оказывается, что это лишь выход на небольшую площадку, с которой идти еще полсотни метров вверх. Через эти 50 метров обнаруживается похожая площадка… И т.д. и т.п. Лишь только когда открывается второе дыхание, когда лезешь, не надеясь на то, что очередной обрыв в небо и есть вершина, оказывается, что ты стоишь уже у самого тура или геодезической пирамидки.

Наша группа добралась до высшей точки горы за » 2,5 часа. Опять же никто не умер, что довольно неожиданно. Дубровин с Арсением обогнали основную группу метров на 100, последними приползли мы с Женей. Потом все долго фотографировались на краю обрыва и ели курагу. Вид с Юмъекорра потрясающий: горный массив Хибин кажется гигантским пирогом, аккуратно разрезанным на ровные куски. Имандра, пологий западный склон горы Ферсмана, вершина-клюв, холодные скалы восточной стены, плато Часначорр.

Над перевалом застыла в воздухе, поймав восходящий поток, хищная птица – то ли ястреб, то ли… Впрочем, это неважно – сама картина была изумительна: тишина, не нарушаемая ни единым звуком, безмолвно застывшая в невозможно близком небе птица, солнце, с помощью облаков обрисовывающее светом на горах причудливые очертания головных уборов, животных и цветов. Плоскость с переменным углом отражения. Неэвклидова геометрия.

Снежники издалека похожи на пломбир, а вблизи – на оплавленные сахарные головы. В “Солярисе” Лема – “туман был похож на пригоревший сахарный сироп”. С Солярисом параллелей предостаточно. На том же Юмъекорре, наблюдая движение облаков, заметил небольшое скопление дымки, еще даже не облачка. Белесые хлопья крутились, как в небольшом водовороте, воронка устремлялась ввысь. Дымка медленно подползла к огромному кучевому облаку и легла ему под бок. Облако заклубилось – вяло, монотонно, нехотя расползаясь по небу.

Кстати, облака здесь разгоняются сравнительно легко. Только подумаешь, представишь, что этой носорожьей головы нет, а она уже спешит покориться твоей воле – тает, растворяясь в небе. (Созвучно: небо и небытие). Сегодня, спускаясь с перевала, катились вниз по снежнику, как на лыжах. Видел очередное чудо: под белоснежную плиту убегает прозрачный ручей, точно просачиваясь через сито ноздреватого ледка… По дороге на перевал, кстати, было очень трудно, мы чуть не умерли с непривычки, но никто не стонал, не выпрашивал привал. Количество затраченных сил прямо пропорционально счастью, вселяющемуся в каждую клеточку тела после того, как скинув рюкзак, поднимаешь голову и смотришь на пройденный маршрут.

Еще из “Соляриса”: в Меридианальном серебрящиеся струи, спрыгивая с камней, приобретают на мгновение голубоватый цвет, бурлят, норовят перевернуть серые глыбы. Камни на дне недвижимы, водовороты распускаются, как бутоны, и тут же со страшной силой разбиваются о валуны. В отличие от облаков вода всегда слишком спешит. Но покой все равно приходит, превращая наблюдателя в равноправную с порогами и камнями деталь пейзажа. Чувствуешь, как становишься одним из героев этой сказки.

Сейчас без пятнадцати двенадцать ночи. Плато Часначорр залито солнцем, узкой змейкой бежит Меридианальный, окаймленный пушистым ковром невысокого леса, долину, зажатую между скалистыми отрогами, пронизывают насквозь нити света. Все происходит, как во сне – ночь не приходит, погода не мешает, воздух пьется все так же легко, вокруг лежат древние валуны, помнящие тысячелетия песен ручьев, игры света и тьмы этой особенной, ни на что не похожей жизни.



08.07.

Дневник дня

10.00. – завтрак

11.30. – вышли вверх по Мер. (рюкзаки облегч. – сделали заброску)

12.00. – переправились через приток Мер. Жертв нет. Комары достали. Поймать бы одного да ударить об огромный валун головой.

12.50. – дошли практически до г.Ферсмана. Дубровин говорит, что мы сейчас находимся в правом предсердии Хибин. Идется довольно легко. М.С. в двадцать пятый раз перекладывает свой “станок” – пытается избежать сколиоза. (:-)))!) Шурик забрался на самое высокое дерево (2м), пытается взять панораму, орет: “Дайте скорее телевик, а то меня сожрут!” Таковы фотокоры. Сеня, спасаясь от кровососущих, полностью развернул горло водолазки и одел на руки старые краги. Теперь похож то ли на пасечника, то ли на живодера.

Здесь очень тихо. Безветрие и шум ручья. Шаманская музыка гор.

14.00. – обошли г.Ферсмана с западной стороны. Проходили долиной валунов, которую разрезает на две части бурлящий поток Мер. Огромные, древние глыбы с въевшимся в них лишайником будто разбросаны по полю рукой рассвирепевшего тролля. Сразу вспоминается норвежская сказка про двух великанов и великаншу, накормившую одного из них каменными лепешками.

16.30. – пер. Вост. Арсеньева пройден. Крупная осыпь, полно “живых” камней. Шли по двум снежникам – метров по 100 каждый. Крутизна – 20 градусов. Высота – 1010, по-моему. Первым к туру бодро прибежал Серега. Арсений: “Когда у нормального туриста, дошедшего до вершины, кончается батарейка, Сережин “Энерджайзер” продолжает работать и работать!” Впереди шоколад и курага.

Хибины окутаны голубой дымкой, над Имандрой плывет туман. Северный эдем. Только вот руки стынут от ледяного ветра, писать сложно.

17.20. – спустились в долину р.Ферсмана. Антон идет с трудом – вчера потянул ногу. Спуск подобен танцу: выбираешь, как поставить ногу, куда поставить, выбираешь комбинацию камней для наиболее удобного прохождения отрезка маршрута. Все радуются до плеши. Серега снимает М.С. на видеокамеру: “Мишок, улыбнись!” М.С. (взмахивая палками): “Ыыыыыы!” Мысль при подъеме по снежнику: “И какого черта…” и т.д.; мысль при спуске по тропинке: “Господи, какая красотища! Все! В следующем году идем в “двушку” на Алтай (Кавказ, Тянь-Шань, etc.)”.

20.00. – разбили лагерь. Спускались долиной – до того красивой, что просто нельзя описывать такое великолепие словами. Вообще, здесь часто такое происходит. Видишь чудо, хочешь нарисовать его, а слов-то нет! Начинаешь понимать, что и не нужны они вовсе – в чудеса надо просто верить и радоваться им искренне. Вот, собственно и вся гидравлика.





10.07.

Вчера утром проснулись рано. Дождь, стучавший по тенту всю ночь, прекратился часам к семи. Остался густой туман, оседавший на палатках мелкой изморосью. Предел видимости достигал около 100 метров. За завтраком вручали Сереге, которому в тот день исполнялось 20, подарок от всей группы – анорак “ПросторДвеТыщи” камуфляжной расцветки. Серега долго радоваться не смог чисто физически – температура у него уже была под 40.

В 12.00. вышли по направлению к Западному Арсеньева. По дороге встретили трех похмельных туристов из Москвы, объяснили им, куда они забрели. Разгрузили Серегу. 40 градусов – не шутка. Двинулись вверх по ручью, который и должен был привести нас на перевал. Далее происходившее очень сильно напоминало фантастический фильм. Сначала туман сгустился вокруг нас – группа оказалась в плотном белом кольце радиусом менее пятидесяти метров. Передвигались осторожно, особенно по снежнику. Дубровин на каждом привале уходил вверх смотреть дальнейший маршрут. Крутизна уже достигала 20 с лишним градусов. М.С. потихонечку загибался (в заброске он почему-то оставил только продукты). Сквозь эту белую стену мы продирались около получаса. Угол подъема все увеличивался. Снежник закончился, пошла мелкая осыпь. Вдруг с туманом стало что-то происходить. Местами он рассасывался, местами концентрировался, становясь похожим на разбавленное сгущенное молоко. Подул сильнейший ветер. И тут – о чудо! – над нами показался кусочек горного голубого неба. Открылся вид на вершину (идти оставалось около 400 метров, но тогда показалось, что до нее рукой подать). Дальше началось нечто совсем невообразимое: облака, висевшие на скалах, как козлиные шкуры на просушке, внезапно ринулись вниз и понеслись в долину. Так молоко бежит по стенкам котла, наполняет его до краев и начинает закипать. Потом бурля и оставляя за собой желтоватые пересохшие ручейки подгоревшей пенки, выплескивается через край… А на нашей высоте светило солнце, до небосвода можно было дотронуться рукой, даже серые камни превратились в кусочки гигантского золотого панциря. Убежавшие через горную цепь облака были уже совсем далеко. Долина, окруженная молчаливыми колоссами, казалась островком в небе, сказочной страной в стране, как в “Волшебнике Изумрудного города”. На востоке виднелся перевал Крестовый, напоминающий по форме небольшую уздечку. Мы сидели, как зачарованные. Только Дубровин быстро достал видеокамеру и Шурик защелкал “Зенитом”. Мы с М.С. лежали метрах в десяти друг от друга и изредка обменивались репликами типа “Вот оно счастье-то!”. И действительно, это было Счастье. Хибины постепенно выгоняли из нас все ненужное, глупое, грязное. Хотелось остаться лежать на этой осыпи на веки вечные и наблюдать за облаками, просто наблюдать за облаками. Хотелось сделать шаг и взлететь еще выше, раствориться в голубоватой дымке и плыть вместе с ней далеко-далеко…

Минут через 10 облака стали возвращаться, видимость опять ухудшилась, а впереди был наш первый в жизни (для всех, кроме Дубровина) категорийный перевал. И снова мы лезли вверх под углом в 30 градусов, “рвали” самих себя, свою слабость. Все-таки здорово, что у нас есть маршрут и километраж, цели и препятствия. Горы дают каждому шанс выиграть у самого себя главную партию в жизни. Еще они дарят сумасшедшую радость победы над собой. Они знают свое предназначение и наказывают только тех, кто не оценил их силы, кто отнесся к ним без должного уважения.

Вместо перевала Западный Арсеньева мы вышли чуть восточнее Центрального Арсеньева на высоту свыше 1000 метров. Съев положенные граммы шоколада и сухофруктов пошли траверсоваться. Где-то через полчаса мы были в узкой щели Западного Арсеньева, совершенно не заметной из долины. Сняли записку студентов СЗАГСА (?!?:-)))) г.Санкт-Петербурга. А еще через 15 минут ехали вниз по снежнику, как на лыжах. Под ногами шелестел снег, по цвету напоминающий смесь багрянца и охры. Получалось, что за нами оставались почти кровавые следы. Вся группа спустилась в долину за четверть часа. Весь ходовой день составил 9 часов. У бедной Жени целый лазарет болящих и немощных: Антон (потянута нога), Серега (high temperature и кашель страшный), не до конца избавившийся от насморка я.

В полпервого ночи, забирая “заброшенные” вещи, впервые видели с высоты хибинский закат. Апельсиновое солнце ползло по гребню, пронзая синеву золотыми клинками – перистыми облаками. Огненные мечи выковывались в пространстве между Имандрой и Умбозером, кипящее серебро заливало Часначорр и Ферсмана. Через полчаса все Хибины оказались окрашенными в абсолютно неземные тона. Я склонен думать, что только здесь может осуществляться столь невообразимое смешение оттенков оранжевого, вишневого и пурпурного.

Сейчас у нас дневка. Все спят на ходу. Только М.С. играет на гитаре, Шурик пишет походие, а Сеня висит вниз головой и сшибает сухие ветки – дрова добывает. Молодец! Если с Серегой все будет нормально, завтра пойдем на Северный Чорргорр. “Снова – горы,\ А остальное все неважно”.



11.07.

Вторая дневка подряд – Женя и Серега хворают. Утром с неба что-то вяло капало, а потом перестало. Дубровин, Арсений, М.С. и Шурик ушли в радиалку на Ферсмана и Часначорр. Учитывая, что у этого плато высота 1189 метров, можно сказать, что они залезут на крышу Хибин. К вечеру облака расползлись и солнышко стало пригревать. Больные бродили между палаток, как тени в Аиде. Еще они умудрились доломать градусник; причем так, что он стал ошибаться на полградуса – и не всегда можно было определить, в какую сторону. Мы с Антоном сыграли в шахматы. 1:0. Ура. Было довольно жарко и мы валялись в одних футболках. Дабы не быть съеденными заживо, отчаянно курили, разгоняя клубами дыма назойливых тварей. У них, похоже, уже выработался иммунитет к “Аутану”, моей “Защите-24” и прочим пшикалкам&брызгалкам. Размышляя о причинах существования столь внушительной популяции кровососущих в Хибинах, пришел к мысли о том, что они просто восполняют явный дефицит остальной живности, из которой нам за 6 дней встретились лишь куропатки, вороны и одна хищная птица. Сейчас полдесятого вечера, а солнце шпарит, будто полдень. Красота вокруг невозможная.



12.07.

Третья дневка подряд – у Жени температура не опускается ниже 37,3. М.С., Арсений, я и выздоровевший Серега решили прогуляться на невысокую гору, расположенную к северу от лагеря. Всю дорогу переругивались, дебатируя различные бредовые темы типа “Кто лучше – Щербаков или Пучко” (?!?). Потом М.С. и Арсений пошли на соседнюю вершину, а мы с Серегой остались на пологом склоне, покрытом шершавой чешуей лишайника.

Здесь очень тихо. Молча смотрят на нас горы, молча солнце рисует в долине облака, молча лежит Имандра осколком прозрачного стекла. До чего же здорово, что мы все-таки приехали сюда. В Хибинах с вершин все расстояния кажутся незначительными. Но если поставить человека на Часначорре и посмотреть на него с Ферсмана, в лучшем случае в окуляр бинокля можно будет разглядеть маленькую букашку, затерянную среди скал. Тщательно пережевывая сухофрукты на Восточном Арсеньева, Сеня спросил Шурика: “Как ты думаешь, сколько отсюда до Имандры?” И показал лежащее вроде бы не так уж и далеко озеро. “Ну, километров пять…” – неуверенно ответил Шурик. Дубровин посмотрел на карту и торжественно объявил правильный ответ: “Чуть менее тридцати километров!” Но не стоит забывать, что горы это еще и сказочный мир – мир наоборот. Всматриваешься в лишайник сантиметра в два высотой и видишь маленький лес с деревьями, тропинками, кустарником. Небольшой камень – это одинокий пахк, маленькая гора на склоне большой горы. А сидя на каком-нибудь симпатичном кучевом облаке, вполне можно заключить, что вон те средней величины камешки и есть те самые Хибины, которым испокон веков поклонялись люди.

До конца похода осталось 7 дней, а все равно не верится, что ЭТО кончится, что опять будет Москва, 129278, ул. П.Корчагина, 14-223, тел: 2826916 (раб. 1541222)… Хорошую идею подал Визбор: лечь озером и отражать облака. Это даже не медитация, не транс, а обыкновенное, настоящее, необходимое состояние, без которого пребывание здесь теряет всякий смысл. Очень здорово, правильно и честно, когда не ты, сидя на красивом холме, радуешься горам, а когда горы растут из тебя.



14.07.

Еще на третьей дневке после ужина Жени пошли спать, Шурик с Антоном сидели у костра и травили анекдоты, а все остальные валялись в большой палатке. Серега взял гитару и стал играть довольно странную мелодию – монотонную, похожую на мотив какой-нибудь скандинавской былинной песни. Прозрачные северные аккорды и в то же время нагнетающийся шаманский ритм. Тибет на границе с Норвегией. Арсений начал выпевать какую-то восточную мелодию, к нему присоединился М.С, а потом и я. Действо продолжалось около часа. Это было похоже одновременно на медитацию и на заклинание духов горных озер. Минут за 20 до финала в палатку вломился Шурик с видеокамерой наперевес и запечатлел нас для вечности. А вообще, нашу мантру никто не оценил. А зря. Нам было, если так можно выразиться, очень просторно.

Вчера был самый длинный и, пожалуй, самый сложный переход: ручей Меридианальный – озеро Гольцовое. Зато Северный Чорргорр, через который мы шли, был самым красивым из пройденных доселе перевалов. Поднимались к нему по руслу ручья, очень долго. Плетешься себе, глядишь на ботинки впереди идущего, пыхтишь под тридцатикилограммовым рюкзаком. А потом смотришь наверх и – огромное грязно-серое облако выползает из-за гребня, вот-вот зацепится за вершину, пропорет свое брюхо и спустится, как камера футбольного мяча. Кажется, столкновение произойдет через 5 секунд, 4, 3, 2, 1, 0… Но гигантский дирижабль проплывает выше ощерившейся клыками скал горы и летит себе дальше. Арсений весьма справедливо заметил, что самое забавное в хибинских облаках – их способность передвигаться на разной высоте в разные (часто даже противоположные) стороны. Поясню: низко-низко над долиной несется грозовое облако, над ним виднеется клочок чистого неба, который немедленно перекрывается легким белым облачком, летящим в направлении, противоположном курсу грозового. То же самое может происходить и с группами облаков, и даже с целым их фронтом.

С Северного Чорргорра открывается потрясающий вид на долину Кунйока. В детстве я обожал небольшие макеты, масштабные рисунки, светопанорамы долин, озер с прибрежными районами, горных разработок. Помню, лет в 8 я в первый раз попал в Политех. Там нашему классу показали очень большой макет очень длинного отрезка БАМа. Горы, тоннели, крошечные поезда, везущие добытую породу, минералы и песок, полустанки, поселки, города – всем этим я был поражен чрезвычайно. Вот и теперь я увидел панораму невозможно красивой страны. Тремя синими овалами в изумрудной оправе леса лежали три озера, на севере виднелся кусочек Гольцового. Желтой паутинкой сходились у голубых домиков КСС проселочные дороги. По одной из них двигались две едва заметные черточки – лесовозы. Долину рассекал надвое то исчезающий, то появляющийся снова пунктир Кунйока. Из-за того, что долина со всех сторон была окружена горами, она действительно напоминала обособленную от других государств страну, точно материализовавшуюся из древних саамских легенд.

До Гольцового мы дошли к 11 вечера. Серега долго считал, сколько мы “находили” – получилось чуть меньше 28 километров. Сильно. Вечером случилось очередное чудо. Описывать – слов пока нет. Честно. Не буду писать еще и потому, что чудо было настоящее – поэтому оно требует отдельной сказки. Около полуночи наблюдал полеты чаек. Маленький белый бумеранг то зависает метрах в 10 над волной, то как будто падает в маленькую воздушную ямку. Вдруг резко срывается вниз, не боясь разбиться о холодное зеркало-озеро. Дальше всплеск, резкий крик, рывок ввысь, опять пике. Потом спокойный полет. И так до бесконечности. Чайки собираются в стайки только лишь когда находят что-нибудь съестное у стоянки людей. Иначе эти птицы летают только парами. (Сразу вспомнилась Таня Королева, которая the best).

Вчера еще встретили группу Соловья. Они стоят на водопаде вверх по Рисйоку. У них пока живы все:-)))

Сегодня попытались уйти в радиалку, но все испортил М.С., который никого не предупредив, решил не карабкаться на какой-нибудь дурацкий чорр, а купаться & загорать, и повернул с полпути обратно к лагерю. Нарушителя безобразия подвергли остракизму. Потом сами купались. Ели. Спали. Чуйская долина. Женя выздоровела и почти научилась играть песенку про метлу, ПВО и Ленгоры. Шурик с Арсением ушли на соловьевский водопад. По дороге встретили Аннушку и Вовку, которые безуспешно пытались найти нашу стоянку на берегу маленького лесного озерца. А еще набрали подберезовиков и подосиновиков. Анн. рассказала им рецепт приготовления некого блюда из грибов, молока и сыра. Теперь они колдуют над каном. К полуночи яство должно быть подано на стол. Ждем-с.



16.07.

Жюльен по-хибински оказался весьма так себе. Ни горько, ни вкусно.

Вчера шли от Гольцового до Академического. Двойной переход. Если на Юмъекорре все скончались скоропостижно, то эти километры стали самой настоящей медленной смертью. Зато на Южном Партомчорре мы стали жертвами коллективного галлюциноза: взбирается турист на перевал, ожидая узреть снежник, тур, скалы и т.п., а видит… озеро, настоящий маленький явр! Да еще вода в нем – по цвету настоящая морская! И дно видно, и каждый камешек на дне! Над ним несется на перевал седая вата облаков. А оно лежит себе блестящей синей капелькой и светится изнутри аквамариновым светом.

Потом мы спускались в долину, поднимались на холмы, опять спускались и опять поднимались. Стал актуальным искаженный рекламный слоган: “Не тормози – траверсни!” Пришли наконец на Академическое – а там стоит соловьевская группа. Сурприз. Оказывается, они собираются послезавтра садиться на поезд и ехать по домам. Оригинально.

Вечером у подножья скал цирка скапливается туман и начинает медленно стекать в озеро. Будто распускается гигантская белоснежная лилия. А над плато висит плотное облако, спускаться не хочет… Ночью была гроза. Просыпаемся от раскатов грома. Шурик начинает рассказывать историю про коровник в Брянской области, куда аж три раза била молния. Чудится запах серы. Шаровая молния?! Когда кто-то озвучил эту мысль, Серега метнулся ко входу в палатку и затянул бо-о-льшущий узел – шоб не влетела! Дальше все вспоминают, что у М.С. станковый рюкзак. Станок-то – из металла! Смотрю на него сочувственно: “Извини, Михал Сергеич, но… Сам понимаешь, молния ведь…” М.С. начинает нервничать, потом изрекает что-то типа “дебильно все”. Шутки юмора продолжаются. “Открой рот, а?” – “Зачем???” – “А вдруг у тебя зубы железные есть – тогда точно вылезать придется…” Минут через десять гроза уходит на юг и мы спокойно засыпаем.

Утро. Женя рисует горы акварелью. Ее первый пейзаж, написанный еще на гольцовской дневке, сохнет у палатки. Красиво. Делать записи в блокноте здесь хорошо – комаров мало, никто не тревожит. За завтраком возник спор о шоколаде: сколько его можно съесть за определенный временной промежуток. Дубровин выдал на-гора афоризм: “За 12 часов можно и гору совратить!” Типа не Магомет идет к горе, а гора к Магомету:-))) После завтрака ходили к Соловью общаться. Пообщались. Начинает накрапывать дождик. Не надо. Пожалуйста. На Северном Чорргорре понял, что горы бывают совершенно разными. Они могут быть и красивыми, и жестокими, и волшебными, и холодными. Но не хорошими и не плохими, не злыми и не добрыми. Горы – это горы. Хибины очень мягкие и пологие. Контуры спокойные, скругленные, даже скалы не кажутся острыми. Такое спокойствие во всем, такая тишина, такая радость. Жалко, что через два дня нас здесь не будет. Всегда хочется, чтобы сказка продолжалась подольше, потом еще чуть-чуть подольше. А здесь все определено: 18-го поезд, билеты, плацкартный вагон. Опять вспомнился “Солярис” – тот кадр, в котором островок с домиком семьи Кельвина становится маленькой точкой в Океане. Такими и Хибины должны остаться в нас – вернее, в тех, кто захочет сохранить это северное счастье на долгие годы. Хотя говорить стоит только за себя, когда не знаешь, что чувствуют другие люди – может, все делают вид, что здесь им хорошо, а на самом деле считают дни до отъезда. Но это уже не мое дело.

Идешь себе по берегу Академического, видишь – лежит валун, покрытый лишайником. Ему тысячи, а может и миллионы лет. Он помнит столько, сколько не может помнить никто: ведь в городе все вещи являются конечным продуктом человеческого труда. Горы как музей времени, паноптикум скал и плато, вершин и снежников (совершенно не к месту вспомнился музей восковых фигур). Красота, в которую невозможно не влюбиться. Вечность, к которой можно прикоснуться. Счастье. Просто Счастье. Хотя чаще всего для человека горы оказываются лакмусовой бумажкой – здесь сохранить ту или иную маску очень сложно. Горы – идеальное место для созерцания природы и поведения людей. Можно часами смотреть на то, как ручей огибает скопление небольших голышей и бежит дальше по склону. Или как птица парит над холмами. Ты смотришь на горы, а горы смотрят на тебя. Разговор, для которого не нужны слова. И это, пожалуй, самое чудесное из всего, что происходит здесь.



18.07.

Еще 16-го числа, после того, как я сделал последнюю запись в блокноте, мы с Серегой, Арсением и Пономаревым решили пройтись вокруг Академического по верху цирка. С высоты пятидесяти метров озеро напоминало котел с кипящей водой – из-за кромки скал на нас буквально вываливались клубы облаков. Минут через пять начал моросить дождь. С востока подкралась грозовая туча, дождь усилился, засверкали молнии. В общем, каждый из нас первый раз в жизни оказался непосредственно под грозой. Идешь себе, загоняешь страх перед молнией куда-нибудь поглубже в себя – ан нет, протянулась в небе ломкая веточка холодного огня, и что-то подло екает внутри, машинально пригибаешься (чуть-чуть, но все равно рефлекс налицо)… Правда, при этом все равно пытаешься смотреть в небо, не отводя взгляда – иногда получается. Тогда чувствуешь свою силу.

С высоты птичьего полета Академическое кажется огромным куском апатита, впаянным в громадину горы. Практически посередине озера на дне просматриваются рельефные очертания какой-то конструкции, напоминающие то ли остов затонувшей невесть когда шхуны, то ли Лох-Несское чудовище.

На следующий день мы шли последний серьезный переход маршрута и прощались с Хибинами. С перевала Исток был виден практически весь горный район от Умбозера до Ферсмана и Юмъекорра – благо погода была хорошая. Повторюсь, мы прощались с горами, а горы – с нами. Вершины, перевалы, ущелья, озера лежали в голубой дымке – древние, спокойные, мудрые. Они действительно смотрели на нас. И мы должны были покинуть это великолепие и спуститься в долину. Боже, как не хотелось это делать! Как? Навсегда уйти из сада вершин? На Кукисвумчорре вспомнились сразу две лучшие (the best) песни: Аннушкина “…А здесь только люди, дома и машины” (хотя вообще-то, мы с Арсением распевали ее еще на Северном Чорргорре) и про прорастающую сквозь Зою Ященко траву. Обе девушки – умницы, поймали настроение и нашли для его выражения самые простые и нужные слова и аккорды.

Вообще, я склоняюсь к мысли о том, что самое сложное в горном походе – это не тридцатикилометровые переходы, не бесконечные подъемы на перевалы, а возвращение к прежней, допоходной жизни. Да-да, именно возвращение. Обычно приятное и желанное, в горах оно превращается в мучительное расставание со всем тем, что ты здесь нашел, открыл, понял, прочувствовал, прожил… Хотя опять же, это мое мнение – больше половины нашей группы рвется домой или, ut minimum, к цивилизации. Что они там забыли?

С Кукисвумчорра мы спускались по снежнику под углом в 30 с лишним градусов, используя перильную страховку. Шурик фотографировал даже здесь. Лучший! Спустились к подножью, посмотрели наверх и ахнули – показалось, что мы шли по такому крутому склону! Прошли еще километров семь и стали лагерем, не доходя до Сейтесъявра. Мы с Антоном были делегированы в пгт Кукисвумчорр за продуктами и пивом, а Дубровин с Серегой отправились на поиски транспорта для перевозки группы в Апатиты.

Пгт оказался горсткой панельных домов, напоминающих детальки детского конструктора; дома прилепились к грязно-коричневым зданиям шахт. Здесь порода разрабатывается около 30 лет. Поэтому склоны двух высоких холмов, между которыми в долине и расположен пгт, похожи на неаккуратно отрезанные куски щербета, частично рассыпавшиеся в крупную крошку. Вид искромсанных гор подобен картине военного лазарета после тяжелой баталии (как в “Севастопольских рассказах”) – отрезанные руки, ноги, человеческое мясо, запах карболки и пота; также и здесь: горы кажутся живыми, но тяжело раненными разумными существами.

Кукисвумчоррские наблюдения: 1) все девушки небольшого роста, ширококостные, с неизменно тяжелым подбородком; мужики не лучше – низенькие, помятые, невзрачные; 2) видимо, никакая другая порода собак, кроме лайки, здесь не способна выжить; единственным исключением стал боксер, но судя по “некому пафосу очертаний и, так сказать, выражению лица” его хозяйки, он был привезен из какого-то южного городка; 3) у аборигенов стоит отметить манеру говорить чрезвычайно быстро, почти скороговоркой, и невнятно; рассказывает он тебе что-то, смотрит добродушно – а глаза, как у лайки, которая тут же под ногами вертится; 4) у молодых ребят и девушек, даже у подростков, физиономии изрядно потрепанных жизнью людей; лица будто высечены из обесцвеченного апатита.

В магазине мы сделали большую глупость: положили кефир в рюкзак (Шурика). Причем не хотели ведь, говорили даже “надо в боковой или в руках нести”... Естественно, вместо того, чтобы радоваться последнему палаточно-лагерной жизни, Антон и я битых полчаса стирали проклятый рюкзак. Отстирали. Потом пили пиво и т.д. Это еще было в горах. А теперь мы с М.С. сидим на вокзале в Апатитах и караулим вещи. Между счастием и нынешним состоянием было еще одно чудо, последний подарок Хибин – Полярно-Альпийский Ботанический Сад. Сейчас писать ничего не буду – так же, как и гольцовская игра солнца с грозой, сад требует отдельного рассказа. Великолепие необходимо выписывать аккуратно, это же не какая-нибудь история про кефир.

Да, забыл еще одно наблюдение-ощущение. Шагая вверх по единственной в Кукисвумчорре улице, чувствовал себя марсианином, в первый раз оказавшимся среди людей-землян. Априорно я знаю, кто это такие (еще давным-давно читал в книжках), куда они бегут, зачем разговаривают. Но иду среди них и ни черта не понимаю: где сад вершин? где цирк Академического и холодное Гольцовое? зачем я здесь? Зато осознаю, как трудно вырвать себя из Хибин. Правда, очень трудно! М.С. говорит: “Так мало мы здесь были для того, чтобы не пресытиться и за год успеть хорошенько соскучиться…” Все это, конечно, правильно, но… Не пресытился вот, и что теперь? Хочется еще. В притче: “Совсем не хочется пить”. Но это ничего, главное, чтобы Хибины остались внутри человека как тот островок в океане Соляриса. Впрочем, я уже об этом что-то записывал. Повторяться начал. Дурной признак… Кстати, в поезде самое время подвести итоги нашего путешествия.



19.07.

Еще два апатитских наблюдения. Первое. Подавляющее большинство девушек отличается именно северной красотой – сильной красотой. Подчас физически они оказываются крепче мужчин-северян. Вот кто уж точно коня на скаку остановит. Отсутствие всякого намека на изящество черт лица, вообще, на то, что по нашим представлениям называется женственностью. Взамен только русые волосы и прозрачные русалочьи глаза. Второе. Мы стоим на платформе. На соседнем пути притулился небольшой составчик вагонов из семи. Один из них (цистерна) окрашен в серебристо-серый цвет. На боку множество надписей – что везут, откуда, нельзя кантовать и т.п. Прямо посередине крупными буквами выведено: “Нижний сливной прибор заварен”. Нетрудно догадаться, на какую тему всю дорогу шутились шутки юмора.



ВСТАВНАЯ НОВЕЛЛА

О бедном гусаре замолвите слово…

Перрон вокзала в Апатитах. Мы только что сфотографировались на память; все круты до невозможности – с полупустыми рюкзаками и грозно торчащими сбоку палками. Подошел поезд. Дверца нашего вагона открывается и… вместо помятого мужика-проводника или добродушной огромной тетки в железнодорожной форме к нам собирается низойти прелестная юная девушка. Светловолосая, стройная – улыбнулась, а глаза уже засмеялись прежде тонких губ… И тут Шурик, выдав что-то типа “Ну, на абордаж!” двинулся к лесенке (а наша проводница только начинает спускаться по ней). Я не выдержал и сказал: “Да постой ты! Дай сначала девушке сойти!”

Так все началось. Хотя в принципе первую ночь мы пережили спокойно – о существовании Оли (так звали Ее) никто не вспоминал. Ближе к вечеру в Петрозаводске к нам подселились два попутчика. Один, лет 20-22, был похож на деревенского пастора, а второй, лет 25, скорее напоминал какого-нибудь персонажа из мира диснеевских мультиков. На первой же крупной станции, где поезд стоял минут 20, “персонаж” начал активно клеиться к Оле.

Что тут началось! Лучше бы я вообще не замечал ее существования и не осаживал Шурика! (шутка) Все (все!), кроме Жени и М.С., стали наперебой обсуждать шансы “персонажа” в сравнении с… моими!!! Им, видимо, также грел душу тот факт, что я еще не был разведен. “Коллинз, не спи! Сейчас ведь он ее закадрит!” “Не, мужики, давайте лучше запрем этого урода в сортире…” “Нет, я лучше щас ксиву достану и прикинусь транспортным милиционером, возвращающимся из отпуска!” “Коллинз, поговори ты с ним, как джигит с джигитом!” И т.д. и т.п. Ужас! Просто тихий ужас! Интеллигентные люди духовно мутировали и превратились в компанию настоящих гусаров – как в пошлом анекдоте с ростовской юбкой и Ржевским. Кошмар!

Я долго пытался урезонить разошедшихся было ненавистников “персонажа”, которые уже успели подслушать, как тот хвастался красным дипломом и проч. и проч. Наконец все решилось само собой: мой противник взял в руки небольшой пакет, в котором по очертаньям угадывались банка кофе и еще какой-то сверток, и направился к Олиному купе. Здесь надо сделать лирическое отступление и честно признаться, что девушка мне на самом деле очень понравилась, и я испытывал серьезные треволнения, когда этот отвратительный очкарик скрылся за ее дверью. Последующие две минуты прошли в тревожном ожидании. На третьей минуте “персонаж”, как ошпаренный, выскочил из проводницкой, пробежал по коридору, сел на свою боковушку и стал нервно смотреть в окно.

После самоустранения соперника жить стало существенно легче. Собратья-гусары поиздевались надо мной еще чуть-чуть и вроде бы оставили в покое, но каждый раз, когда Оля дефилировала мимо нашей плацкарты, все многозначительно друг другу подмигивали (кто умел) и начинали активно шутить шутки юмора. Кажется, уже тогда Она догадалась, что к ней проявляется самый что ни на есть стойкий интерес.

Часов в 12 я пошел чистить зубы, а Шурик вслед за мной отправился за кипятком к титану. В клозете кто-то высвистывал мелодию танго про утомленное солнце, и мне пришлось заняться изучением расписания остановок поезда№181\182 Мурманск-Москва. Вдруг Шурика окликает звонкий девичий голос: “Молодой человек!” Шурик (вполоборота): “Ya, ya!” “У вас вот гитара есть… Можете ее нам на вечер дать?” Тут я понял, что такой шанс упускать было бы неизмеримо глупо: “Зачем вам гитара, девушки? [в купе кроме Оли оказалась проводница из соседнего вагона, Саша] Вот, например, мы есть. [и откуда столько нахальства взялось?] Можем петь, можем аккомпанировать, можем слушать…” Девушки прониклись.

Сказано – сделано. Через полчаса я зашел за Сашей и Олей, которым уже был обещан Арсений под соусом “гений, одновременно учившийся в Консерватории и на физфаке МГУ” (и непременно красный диплом!), и мы двинулись по коридору мимо полуголых северян, пьяных морпехов и спящих бультерьеров. Наивные девушки, видимо, решили что два молодых человека будут им петь песни всю ночь напролет… Не тут-то было! Сначала на верхней полке Саша обнаружила спящего в одних плавках М.С. Потом, подобны вурдалакам, узревшим Хому, из соседнего купе на звук гитары поползли тени остальных членов мужского коллектива. Запахло маленьким концертом авторской песни. Окончательно же шокировал девушек Шурик. Спрашиваю: “А где вы учитесь?” Оля: “Я – в педколледже”. Саша: “Я – в ТГУ, на математическом”. И тут с верхней полки свешивается перевернутая на 180 градусов физиономия Шурика, открывает рот и говорит громоподобным голосом: “О! Свои!” Саша оценила реплику, немножко поежилась и скромно так отвечает: “Да вот, свои”. Пир духа, в общем.

Потом мы пели Щербакова, Егорова, Визбора, Авилова, Пучку, Белого, а девушки пели романсы (Оля) и рок&блюз (Саша). Завершилось все это безобразие в начале четвертого. В соседнем купе мужики ругались с морпехами, за окном уже брезжил рассвет. Романтика. К половине пятого все уже спали, а я сидел, дописывал походие. Утром пошел к Оле меняться адресами. Пока мы с ней болтали, она смотрела так, будто что-то такое про меня знала, только вот что? А глаза опять смеялись – Боже правый, “я не клонил головы в боях”… но перед ее взглядом…

В общем, у Дубровина на дне рождения (26 июля – тогда новелла и была дописана – прим. авт.) выяснилось, что Арсений в то памятное утро проснулся рано, где-то в 8, и решил устроить мне бесплатную рекламную кампанию. Пришел он к Оле, рассказал ей в форме смешной истории, как я стеснялся и смущался, какой я на самом деле лучший и т.д. и т.п. Оля все поняла. Рассказала в свою очередь о казусе с “персонажем”. Он, оказывается, зашел к ней с банкой кофе и печеньем. “Вижу я, – говорит Оля, – как он входит в купе и дверь локтем так прикрывает, прикрывает. Ну, думаю, это что еще за фокусы?” Еле-еле она, бедная, его вытолкала. На утро, кстати, этот тип пришел еще раз и то ли забрал, то ли оставил 6 печений – в общем, в любом случае проявил себя как мелочный подлец и крохобор. The End.



Вот они, долгожданные итоги. 1) Состав группы в целом оптимальный. Никто никому не мешал радоваться горам, никто не закатывал скандалов и истерик, никто не роптал (хотя 3 человека впервые в жизни оказались в походе). Контраст с соловьиной группой налицо. Мне кажется, что у них не было настолько сказочных Хибин, какие были у нас – и отсутствие серьезных конфликтов в группе здесь оказалось очень важным фактором. 2) Маршрут мы прошли. Даже один незапланированный категорийный перевал сделали (Исток, 1А). Больных было, конечно, много, но пропущенные два дня были наверстаны, хотя это и стоило немалых сил. Групповод проявил себя с наилучшей стороны. Пошел бы с ним не только в разведку, но и в Антарктиду (главное, чтобы не возгордился сильно – при всех неоспоримых плюсах у него есть и малозаметные слабые места). Спасибо, Женя, за то, что показал нам горы. Из-за того, что маршрут был довольно длинным (как раз на “единичку”), мы увидели столько “красот и чудес”, что... С питанием все было нормально за исключением вынужденного потребления соевой гадости. Больше никогда не поверю завхозу, утверждающему, что сублимированные продукты – это хорошо. ТУШЕНКА!!! И только она. 3) Пели мы мало. Отчасти из-за того, что было не до песен, отчасти потому, что поющих людей по сути дела было только двое, а каждый вечер слушать Арсения или мой моноконцерт хоть и приятно (:-)))), но утомительно. Зато мы играли в шахматы, шашки и нарды. [Дубровин сделал меня три раза в chess – один раз черными, два раза белыми. Перворазрядник… У меня, конечно, тоже где-то книжечка валяется со II-м разрядом, но – когда я ее получил? 8 лет назад? В общем, позор тем, кто не поддерживает спортивную форму.] 4) Самое главное. Горы. Теперь мы знаем, что они есть. Что по ним можно ходить, им можно радоваться. Что на следующий год обязательно будут другие горы, а может, опять махнем на север. Что они живые – не плохие, не хорошие, а живые. Что… Стоп, дальше можно каждому вписать, что он понял, будучи ТАМ.

Это и было подведение итогов. Перечитал я их и понял, что самое важное, нужное, лучшее было уже написано в горах. Поэтому теперь самое время завершить записи в этом многострадальном блокноте, тем более, что за окном рассвело (кончилась первая за 2 недели ночь), жутко хочется спать и Москва неумолимо приближается к нам…