Орган

Трудно подобрать пример более громоздкого, дорогого, капризного, неудобного инструмента. Он явно ограничен в своих возможностях, – на органе нельзя, например, сыграть громче или тише. Тембр и силу звука органист устанавливает с помощью специальных рычажков-переключателей, – эти рычажки, конечно, можно перещёлкнуть, резко изменив характер звучания, но тонкие нюансы громкости органу недоступны... Орган невозможно передвинуть, перевезти, устроить выездной концерт. Орган – пример как раз той горы, которая никогда не придёт к Магомету, – он раз и навсегда заперт в том помещении, где родился. В то же время, игра на органе требует от исполнителя недюжинной физической выносливости и почти акробатической сноровки – ведь на органе играют не только руками, но и ногами. Внизу, под клавиатурами для рук (а их тоже несколько – две, три или даже четыре) расположена особая, педальная "клавиатура". Её огромные "клавиши" управляют могучими басовыми трубами, скрытыми глубоко в органных недрах... В моменты активного использования педалей игра органиста одновременно красива и страшна – она напоминает некий безумный танец, сосредоточенный экстаз то ли жреца музыки, то ли её жертвы...

На самом деле – нужно признаться – весь только что прочтённый первый абзац очень сродни богохульству. Сердце обливается кровью от этих совершенно правдивых, но при этом совершенно ненужных обвинений, – потому что орган, конечно, не имеет к ним никакого отношения, точно так же, как любовь не имеет никакого отношения к анатомии. Орган – это храм и алтарь музыки, – алтарь, достойный самых значительных жертв.

С Моцартовских времён за органом закрепилось звание "Короля инструментов". Если поразмыслить, само название "Орган" прямо указывает на латинское слово "Инструмент". Не нужно никаких пояснений, – "Инструмент" и всё – комментарии излишни. Для такого уважения есть несколько причин. Во-первых, конечно, очень красива сама идея: огромный, безумно сложный, конструируемый в течение лет, если не десятилетий, насчитывающий в своём составе тысячи разных труб, трубищ, трубочек и свистков всех размеров, форм и материалов, – он целиком и полностью находится во власти одного человека – своего органиста. Ни один дирижёр сколь угодно слаженного, сколь угодно масштабного хора или оркестра, никогда не обладал такой властью, такой мощью, как рядовой органист в рядовом костёле. Но главная причина, выделяющая этот инструмент из всех остальных, – его звук. Орган – инструмент огромного, фантастического звучания – и речь здесь идёт совсем не о громкости. Дело в том, что во время исполнения все мы, слушатели, находимся на самом деле как бы внутри органа, поскольку помещение, в котором живёт этот титан, – концертный ли это зал или своды готического собора – всегда является неотъемлемой его частью, в точности как корпус у гитары или скрипки. Различие только в масштабе. Орган всегда строится для одного конкретного помещения, он рассчитывается под него настолько точно и скрупулёзно, что ничтожного изменения потом может быть достаточно, чтобы основательно испортить звук инструмента. Потому звучание хорошего органа и обнимает, окружает, заполняет нас...

Вообще, этот гигант очень чувствителен к мелочам и деталям. От знающих людей всегда можно услышать душещипательные истории о том, как, например, однажды перед праздниками служители забыли запереть маленькую дверцу, ведущую в святая святых – механизм инструмента. Пришедшая вечером уборщица увидела открытую дверь, ужаснулась царящему за ней мусору, пыли и грязи – и вымыла всё до чистоты... Месяцы каторжной работы понадобились потом, чтобы вернуть органу голос после такого злоключения. Дело в том, что по старой, доброй технологии тембровой настройки, органный мастер раскладывает тряпки, вату, кучи птичьего пуха и перьев в строго определённых, долго и мучительно выслушиваемых местах внутри инструмента. Это гасит избранные колебания воздуха и корректирует тембр. После "уборки" вся эта настройка, разумеется, была полностью разрушена... В том, чтобы не подпускать к своему инструменту чужаков, у органистов, конечно, нет решительно никакой привилегии, – ваш лучший друг-скрипач точно так же никогда не даст вам подержать в руках его скрипку, – просто инструмент в данном случае особенный. Размер имеет значение...

Стороннему человеку это может показаться шуткой, но самая трудная задача для впервые севшего за мануалы настоящего органа – взять после первой ноты вторую, а после первого – второй аккорд. Потому что первый совершенно завораживает... Орган звучит слишком красиво, слишком полно, чтобы обычный человек мог играть на нём, – нужен специальный опыт "преодоления себя", чтобы продолжать вести свою линию, свой голос через уже царящее вокруг торжество звука. Я боюсь, что если в католическом соборе находится человек, действительно близкий к Богу, Творцу (да простят меня читающие этот журнал католики), – то это не священник, проводящий службу, а сидящий где-то высоко над ним и над всеми присутствующими в зале органист. Римская католическая церковь совершила гениальное прозрение (а может быть наоборот попала пальцем в небо?) когда в VII веке призвала орган под своды своих базилик. Пускай музыкальные теоретики сетуют на то, что звучание органа слишком прочно связалось в умах и сердцах людей с мистикой и величественностью религиозного обряда, – вряд ли какой другой инструмент может похвастаться таким долгим опытом приведения ничего не смыслящих в музыке людей в священный восторг. Как бы то ни было, надо неплохо разбираться в музыке, чтобы прослезиться от звуков гобоя или виолончели, а с органом это выходит довольно легко... Только хор в гулком зале, вероятно, может сравниться с ним по силе воздействия – по вполне, впрочем, аналогичным причинам.

Интересно, что орган остаётся одним из самых древних инструментов, которые звучат на планете. Его главный предок – флейта Пана, состоящая из нескольких закрытых с одного конца и связанных вместе трубочек разной длины, – вовсе не имеет даты рождения, потому что произошло оно уж слишком много тысяч лет тому назад... Орган, конечно, помоложе, но уже в древней Византии он жил и звучал полной жизнью под именем "гидравлоса" (тогда для обеспечения постоянного притока воздуха в трубы был впервые использован воздушный колокол, опущенный в резервуар с водой). Это теперь, надо сказать, воздух нагнетается в орган при помощи электромотора, а с древних времён и почти до конца XIX века его в специальных помещениях накачивали мехами люди. Сначала рабы, потом чернорабочие; сначала руками, потом ногами и даже всем телом (в особенно крупных инструментах). Так что игра на органе, скажем, в XVI веке была ещё более жертвенной и торжественной, чем сейчас – даже для того, чтобы органист мог позаниматься, потренироваться, люди должны были в поте лица вращать в подвале какие-то колёса или двигать какие-то рычаги...

Устройство органа дьявольски сложно, зато идея крайне проста. Каждая из многих труб (а их может быть до десятка тысяч) издаёт всего один звук, одной заданной раз и навсегда высоты и тембра. Совокупность труб, одинаковых по форме, способу изготовления, материалу, и потому обладающих одинаковым тембром, называется регистром. Открытие и закрытие труб звучащего регистра управляется с ручных мануалов (клавиатур) и ножных педалей. Переключение регистров тоже осуществляется органистом – для этого его рабочее место (которое называется кафедрой, пультом или "игровым столом") оснащено множеством уже упоминавшихся регистровых рукояток. Набирая на этих рукоятках один или несколько звучащих регистров для каждой клавиатуры, можно формировать различные тембры и динамические градации звука. (Правда частенько органисту для этого всё-таки требуется помощник: сам он делать все переключения не успевает.)

Разновидностей труб в органе великое множество. Некоторые никогда не звучат в одиночестве, сами по себе, а используются исключительно в сочетании с другими, образуя так называемые "микстуры". Звук других достаточно характерен и полон, чтобы не требовать усложнений. Одни регистры подражают звукам симфонических инструментов (причём не только духовых, но и струнных), другие принадлежат только миру органа и ничему больше.

Трубы органа делятся на две основные группы: лабиальные (принцип звучания у них примерно такой же, как у флейты) и язычковые. Трубы бывают круглыми и прямоугольными в сечении, деревянными и металлическими – изготовленными из специальных "органных сплавов". Они могут расширяться или суживаться к концу, быть узкими или широкими, открытыми или закрытыми. И каждый нюанс формы приносит свои черты в тембр. Для специалиста обычно не составляет труда определить характер звучания трубы по её внешнему виду. Самые маленькие трубы органа, участвующие в создании сложных регистров, имеют размеры авторучки; самые большие, басовые трубы, в крупных органах пронизывают собой несколько этажей. Фасад органа иногда бывает украшен декоративными, "немыми" трубами. Звучащие трубы сложно организованы в пространстве. Одни регистры распределены в равных пропорциях между левым и правым крыльями фасада, с тем, чтобы звук от них "обнимал" слушателя со всех сторон; другие – объединены в плотные скопления, так что мы легко вычленяем их звучание из общей стереокартины. Все эти детали индивидуальны для каждого органа и составляют его лицо, сущность, личность, если угодно. Двух одинаковых органов нет на Земле, даже если какие-то из них изготовлены одним мастером и одной фирмой почти в одно и то же время... Например, в органе Малого зала Московской Консерватории есть регистр, звучащий не трубами, а колокольчиками. Такой регистр – особая редкая примета этого конкретного инструмента, вовсе не характерная для органов вообще...

В заключение, хочется вспомнить затасканное и заигранное, но всё равно хорошее высказывание, обычно приписываемое И.С. Баху. Напомню, что на органе нельзя сыграть отдельную ноту громче или тише, сильнее или слабее. Во власти органиста только начало и конец каждого звука, – тончайшей временной нюансировкой которых он может, тем не менее, добиваться очень и очень многого. Так вот, когда у Баха спросили: "В чём секрет игры на органе?" – он ответил: "Это очень просто. Надо только в нужные моменты нажимать нужные клавиши!"

Такая вот немудрёная мораль.

ноябрь 2001

В качестве иллюстраций использованы фотографии органа Малого зала Московской Консерватории, украденные откуда-то из Сети.