Реферат: Владимир Набоков - "Василий Шишков"

(Ссылка на исходное произведение, послужившее темой для реферата)

---

Рассказ Набокова «Василий Шишков» относится к числу произведений, которые, может быть, несколько парадоксальным образом рассказывают более об их авторе, нежели о человеке, которому они формально посвящены. Рассказ ведётся от первого лица, совмещая в себе описательность биографической (именно биографической, а не автобиографической) заметки и непринуждённость наблюдений и лирических отступлений, характерных более для походных записных книжек и иных сугубо личных, авторских жанров. Первое лицо, соображения и мысли рассказчика, занимают в этом произведении значительную часть, по меньшей мере половину текстового объёма. При этом для изложения «собственных позиций» Набоков избирает стиль весьма отвлечённый, расслабленный; он чем-то напоминает, может быть, настроение изысканных и утонченных английских рассказов конца викторианской эпохи, в которых непременно присутствует рассказчик (по крайней мере во вступлении и в эпилоге), причём рассказчик этот непременно сидит в кресле, непременно куря трубку, – и медленно, очень аккуратно и красиво передаёт свою историю.

Контраст между осанистым, очень аристократическим стилем повествования и большой ориентированностью текста на личность автора с одной стороны – и самим предметом рассказа с другой – составляет одно из наиболее заметных напряжений произведения. Отталкиваясь от собственной памяти и постоянно возвращаясь к собственным наблюдениям и чувствам, Набоков рассказывает о своей встрече (вернее, о четырёх коротких последовательных свиданиях) с русским поэтом Василием Шишковым. Текст как бы постоянно качается от своей основной темы – фигуры поэта в эмиграции, фигуры довольно примечательной и колоритной, от имени до внешнего вида, – назад к автору и его мимолётным реакциям на те или иные действия и слова своего персонажа, – и затем назад к персонажу. На качелях этого противопоставления описывается некий эпизод из жизни, столкновение до того незнакомых людей, двух сильных личностей, двух поэтов, которые встретились, обменялись двумя-тремя словами на своём пути, – и снова разошлись, чтобы никогда более не увидеться.

В целом произведение носит ярко выраженный мифологический оттенок. С одной стороны описывается как бы некоторая «встреча титанов». Набоков несколько раз подчёркивает талант Шишкова и значимость этого таланта, делает несколько отсылок к прошлому опыту читателей, вероятно, сталкивавшихся с творчеством Шишкова («… любители поэзии заметили его /стихотворения/ своеобразность»), обещает «когда-нибудь поговорить об этом более подробно». Но не меньше (а напротив, гораздо больше) Набоков хвалит при этом себя, – в том числе и устами своего героя, – так что даже у непосвящённого не остаётся сомнений в важности и твёрдости положения автора в литературе вообще и современном ему мире литераторов в частности.

Такое странное сочетание вряд ли было бы возможно, если бы речь шла о встрече с реальным действующим лицом литературного круга, – слишком зыбкой оказалась бы позиция такого совершенного самолюбования, если бы существовали какие-то способы проверить, вправду ли стихи из тетради Шишкова были так хороши, как это точно описано; и вправду ли он вёл себя именно так, как это не без щегольства подмечено, – и действительно ли тому даётся то самое, верное объяснение. Без сомнения, самый красивый и, может быть, практически единственный способ по-настоящему блеснуть художественным вкусом и проницательностью в произведении, написанном от первого лица, состоит в том, чтобы описать несуществующие произведение искусства, созданное по возможности несуществующим человеком.

Более того, читателю сразу бросается в глаза то, что «автор-герой» рассказа, его «первое лицо», явно не является «автором-создателем», – вернее, вряд ли является им в полной мере. Это похоже на маску. Рассказ не только посвящён двум, а не одному персонажу, как это может показаться из названия, – но оба эти персонажа создают ощущение выдуманных. Слишком уж полно и подробно рассказчик увлечён самим собой и собственным поведением во всех описываемых эпизодах (см. многократные описания реакций автора на замечания Шишкова во время их встречи, по больше части превосходящие объёмом описания действий самого Шишкова). Это слишком сильно, чтобы быть правдой, и слишком явно, чтобы являться просто кокетством, – речь здесь явно идёт о сознательном преувеличении, самоиронии. Ибо Набоков, конечно, преувеличивает при этом черту ему, в принципе, присущую. Судя по воспоминаниям современников, Владимира Набокова действительно можно было иногда упрекнуть в некотором «зазнайстве» и даже снобизме.

Но обратимся к самому рассказу. Сначала его план и смысл вкратце:

Молодой писатель Василий Шишков, остановив автора на лестнице, рекомендует себя и просит совета и помощи. На назначенном свидании в гостинице, в номере автора, он показывает последнему свои стихи, которые производят на автора значительное впечатление. При этом, желая проверить честность суждений и оценок, Шишков, подаёт поначалу «фальшивую» свою тетрадь, полную графоманских виршей; и только услышав прямой и нелестный отзыв о ней, передаёт на суд тетрадь настоящую. Затем пересказывается, речь Шишкова, а также его письмо, в которых он сетует на свою судьбу, на общую неустроенность своих мечтаний, на отсутствие ясной цели. Он говорит о тысячах мелких страданий и «мерзостей», повсеместно разбросанных по миру, о том, что они почти уже не замечаются; о необходимости бороться с ними в первую очередь, как с зародышами больших бед – чудовищ. Шишков хочет издавать журнал по борьбе с этими вездесущими мерзостями и ищет в этом поддержки у автора. Организовывается вечер, на котором Шишков горячо рассказывает о своей идее, а автор поддерживает его всеми силами, однако идея не находит одобрения у аудитории. Встретившись с автором в последний, четвёртый раз, Шишков говорит об осознании безнадёжности своего дела, о своей решимости «исчезнуть» и о поиске методов к тому, в числе которых перечисляется переселение в Африку, возвращение в Россию, уход в религию, самоубийство. Однако все эти методы не удовлетворяют Шишкова. Он просит (вернее, переспрашивает) сохранить тетрадь его стихов и уходит, после чего автор завершает рассказ признанием, что он потом никогда уже не видел Шишкова, и что он не может назвать никого, кто знал бы более о дальнейшей судьбе поэта.

Василий Шишков характеризуется как фигура чрезвычайно положительная, очень приятная и при этом «очень русская»; сильная личность, человек прямого, открытого характера. В первом же абзаце он останавливается «на две ступени выше» автора и начинает с ним разговор именно в таком положении, то есть с самого начала автор пытается выдвинуть своего героя на роль личности доминирующей, более значимой (или, по крайней мере, самозначимой). По описанию Набокова Шишков – это «крепко скроенный молодой человек в русском роде толстогубый и сероглазый, с басистым голосом и глубоким удобным рукопожатием». Здесь и далее все коннотации сугубо положительны (вроде этого замечательного «удобного» рукопожатия). Начиная даже от имени – фамилии (в документальности которых у нас есть некоторые основания усомниться). Василий – имя для Набокова значимое (чтобы проверить это, достаточно отследить, какие из его героев носят это имя). «Василий» – «царский». «Шишков», с другой стороны, относится хотя и не к числу фамилий говорящих, но зато крайне аллитеративных и очень богатых ассоциациями. Ассоциации и звучания эти, очевидно, в первую очередь лесные, мягкие, русские.

Далее в тексте мы находим «серьёзное выражение плеч» Шишкова; «крепкий, слегка наклонённый влево почерк», который дышит «здоровьем и деловитостью»; «хорошие, мохнатые глаза», а в конце поэт уходит прочь «широкоплечий, слегка всё-таки сутулый, … необыкновенно симпатичный, грустный, чистый человек». Помимо прочего, автор отдаёт своему герою и такие странные комплименты как благодарность за отсутствие готовой условной улыбки при встрече, а также за несовершение малополезных попыток помочь рассказчику при передвигании кресел, в которые можно было бы с удобством сесть. (Впрочем, подобные наблюдения можно и нужно, конечно, рассматривать как комплименты в обе стороны). Кроме того, автор наделяет Василия Шишкова «ребяческой, но несомненной жаждой правды», желанием «как можно более раздвинуть рамки взаимной окровенности».

Таким образом Шишков – отчасти «свой парень», отчасти былинный герой, богатырь. Человек одновременно простой, дружелюбный, достойный, вызывающий уважение, талантливый, глубокий. «Идеальный» человек. (Набоков даже, кажется, специально упоминает один раз о его лице с «крупными порами» только для того, чтобы избежать упрёков в совсем уже невозможной, излишней сладости).

Себя, как первое лицо, автор характеризует в основном либо косвенно, либо из уст Шишкова. Эти характеристики также начинаются с самого первого абзаца, когда автор дожидается антракта на литературном вечере, чтобы «поскорее уйти». Это «поскорее», конечно, проглатывается читателем, устремляющимся к дальнейшим событиям рассказа, однако уже оно создаёт ощущение полного осознания автором некоторой своей привилегированности в этом мире. В первых пяти абзацах текста насчитывается 18 полных предложений, – и на них при этом приходится 19 местоимений первого лица единственного числа в различных формах. Для литературного текста, даже написанного от первого лица, даже для текста автобиографической направленности, – это очень много. «Я» давлеет над текстом, насыщает его. К пятому абзацу рассказчик трижды вскользь успевает дать насладиться своим хорошим житейским вкусом, – и тут же ярко расправляется с описанием качества своего вкуса поэтического, метко и точно разнося в пух те ложные вирши, что Шишков предоставил ему «для пробы». Посвятив следующий большой абзац практически целиком пересказу слов Шишкова, автор затем, конечно, не выдерживает (хотя к этому моменту мы, безусловно, начинаем уже догадываться, что это всего лишь игра) – и обрушивается в не менее объёмный фрагмент текста, заключённый весь в круглые скобки и посвящённый исключительно авторскому отношению к творчеству. А также описанию феномена необыкновенной психологической защищённости автора от каких-либо нападок и осуждений. («Другими словами, хвала мне кажется странной фамильярностью, а хула – праздным ударом по призраку»).

Не прерывается такое «фоновое», незаметное самовосхваление и в течение всего дальнейшего рассказа, хотя постепенно оно, конечно, становится более спокойным (ведь основной эффект уже достигнут). В самом конце автор как бы подводит итог всему сказанному и «использует» полученный у читателя авторитет и уважение к собственной персоне как опору для придания истории о таинственном исчезновении поэта Шишкова большего значения и некоторого пафоса. К этому моменту мы уже понимаем, что если рассказчик вдруг кого-то хвалит, – то это очень и очень неспроста, потому что по первому ощущению, по крайней мере, бесплатно и без крайней необходимости такой человек хвалить никого не будет.

Думается, что как раз сейчас самое время раскрыть, наконец, небольшую тайну (если, конечно, она является для читателей этого реферата тайной, в чём можно очень и очень усомниться). Дело в том, что «на самом деле» Шишков и автор-расказчик… являются в некотором смысле одним и тем же человеком, – ведь оба они, – суть творческие личины, псевдонимы Владимира Набокова!

Дело в том, что Набоков, писавший тогда под псевдонимом Сирин, был очень нелюбим почтенным и уважаемым в среде парижской эмиграции литературоведом и критиком Г. Адамовичем. Последний не раз упрекал Сирина в холодности, нерусскости, механистичности, бездушии, встречал «в штыки» всего его новые стихи и начинания. В какой-то момент Владимир Набоков решился на небольшую мистификацию: в 1939 в «Современных записках» были опубликованы стихотворения «Поэты» (на смерть Владислава Ходасевича) и «К России» – за подписью Василия Шишкова. (Среди предков Набокова действительно были Шишковы, – старая фамилия, подарившая России нескольких военных героев, родством с которыми Набоков имел все основания гордиться). Г. Адамович с большим энтузиазмом принял появление «таинственного нового поэта» и дал обоим стихотворениям чрезвычайно высокую оценку. По признанию самого Набокова, после этого он просто не мог прервать эту небольшую шутку и опубликовал рассказ, в котором описал свою вымышленную встречу с Шишковым (а так же «застолбил» себе владение не менее мифической тетрадью его стихов, что в принципе позволяло опубликовать ещё несколько стихов от имени Василия Шишкова, если бы этого вдруг захотелось).
Помимо сознательных или неосознанных сугубо литературных целей рассказ «Василий Шишков» преследовал, как уже было сказано, цели и более «утилитарные», или, если угодно, «игровые» (что, впрочем, вообще очень характерно для творчества Набокова). Игрой с событийным смыслом рассказа и фигурой главного персонажа (а вернее, двух главных персонажей) здесь дело не ограничивается. Рассказ насыщен всевозможными пересечениями и аллюзиями. Так стихотворения «Поэты», из которого фрагментарно цитирует рассказчик (о «солдатских мундирах») относится литературоведами к перекличке со стихотворением Ходасевича «Путём зерна». Сама идея о создании мифического автора могла быть навеяна случившейся незадолго до того смертью Ходасевича. За три года до того Ходасевич, пользуясь свою славою ценителя старины и знатока архивов, разыграл общественность, рассказав о существовании и издав несколько стихотворений, заметок и записок выдуманного поэта Василия (sic.) Травникова. Другие знатоки Набокова относят появление рассказа к общению Набокова с Горьким, незадолго до того экспериментировавшим с литературными стилями и испытывавшего реакцию литературной критики под новыми псевдонимами. Третьи находят здесь и следы реминисценций к творчеству и жизни Пушкина. В образе «полной дамы» с «карликовым мужем, похожим на брелок» на собрании у Шишкова, как считается, Набоковым была выведена не очень ценимая им писательница Тэффи; а сам дух идеи устроения журнала по борьбе с «маленькими страданиями» во многом перекликается с творчеством Сигизмунда Кржижановского.

Но рассказ обращается, кроме прочего, и ещё к одной важной общей теме – теме исчезновения, растворения художника в собственном творчестве. Мы знаем, что уходя всё глубже в историю человечества, мы всё меньше будем иметь дело с жизнью и бытом художников и писателей, – и всё более нам придётся довольствоваться только самими оставшимися после них произведениями. Гомер, о котором нельзя определённо сказать даже существовал ли он; сотни и тысячи безымянных сказителей, создателей эпических и лирических текстов, дошедших до нас иногда почти без изменений через тысячелетия; средневековые иконописцы, не подписывавшие и никак не отмечавшие свои творения, – всё это примеры растворения конкретных людей в творчестве, в их общих или личных произведениях. Новое время делает творчество всё более «личным», – возможно, не в самом лучшем смысле этого слова. Начиная с какого-то момента, личность писателя или поэта начинает выходить на первые планы. Подвиг во имя идеи (для всякого времени разной), мученическая смерть ради этой идеи не раз придавали значение произведениям, которые иначе были бы скоро забыты. Конечно, каждый раз это внимание оказывалось временным, – что-то менялось в мире, – и личность снова растворялась в вечном потоке, на этот раз унося с собой и свои творения.

Подобные вопросы и проблемы, конечно, не могли не волновать Набокова, как не могут они не волновать любого человека, отдающего значительную часть своих сил, времени и здоровья творчеству. «Исчезнуть, раствориться» в стихах, ничего не оставляя кроме. Это гробница, фантом, мираж, желанный и страшный.
Рассказ о рассказе не будет полон, если не упомянуть о «вторых планах», которых в нём несколько. В крошечных описаниях и даже оговорках проскальзывает настроение, жизнь эмигрантского Парижа. Самой заметной из таких инкрустаций является дважды появляющаяся в рассказе тема гостиничного холла с его «судорожно снующим лифтом» и немецкими беженцами, обсуждающими свои «паспортные тонкости». Их соотечественник, всегда приветствующий друзей по-французски, возможно, из желания поскорее освоить новый язык. В этих миниатюрных зарисовках Набоков очень точен, одним-двумя штрихами он безусловно передаёт колорит происходящего и, избегая пространных описаний, уверенно заставляет читателя представлять именно то, что следует представлять, и слышать при этом именно те звуки и запахи, которые необходимо слышать. Набоков умело создаёт для себя «минимальные декорации», которые, однако, всегда несут в себе нужное настроение.

Наконец, рассказ «Василий Шишков» интересен и ещё одним грустным для нас фактом. Это – последний рассказ, написанный Набоковым на русском языке.