5 рассказов

 
Он сидел и думал о том, что надо бы написать что-то. Нечто интересное. В его голове проносились с космической скоростью разнообразные сюжеты, но он не мог остановиться ни на одном. Наконец, он решил начать с какой-нибудь фразы. Она должна была быть не очень вычурной и в тоже время притягивающей. Нечто вроде: «Эй, Джон! Где тебя, черт побери, носит?», или: «Дорогая, ты случайно не знаешь, где мои часы, -  мне кажется, я ещё вчера видел их на крышке рояля?»
Музыка как будто укачивала его. Каждый раз, как он намеревался написать что-нибудь, он включал музыку, считая, что так и именно так к нему придёт вдохновение. Вдохновение не посещало его, да если бы оно и пришло, он вряд ли извлёк бы из этого какую-нибудь пользу. Просто у него не было таланта. Но он никогда бы не признался себе в этом, как и в том, что касается его веры в Будду. На самом деле буддизм для него - всегда был некой игрой, причём игрой, где ему неизвестны правила. Он не знал о буддизме ничего, кроме нескольких популярных слов, вроде медитации и нирваны.
Сейчас он сидел с закрытыми глазами и смотрел на себя как бы со стороны, получая неземное наслаждение от своего внешнего вида, эдакого художника в момент творческого процесса. Он видел своё лицо сейчас экспрессивным, возвышенным... На самом же деле во внешности его не было абсолютно ничего примечательного: ни огромных голубых глаз, ни изогнутого носа, ни приросших мочек – если подобную внешность и описывают, то делают это сухо и несколько неуверенно. Подобные лица всегда плохо запоминаются. О его возрасте также никак нельзя было говорить наверняка. Невозможно было назвать его молодым, однако и старость ещё не оставила на нём свой след. Вообще, нет особого смысла, да и удовольствие это сомнительное, – продолжать описывать этого человека.

Честно говоря, не хотелось бы начинать с самого, что ни на есть банального описания интерьера, поэтому сразу надо сказать, что пельмени находились здесь, под массивной крышкой старой чугунной сковороды уже почти три дня. Их было всего два. Они лежали в затвердевшем жире, тесно примыкавшие друг к другу, жалкие, подобно двум  сморщенным грибам с общей грибницей. Конечно, их ничего не стоило разделить, однако кто стал бы этим заниматься? Дома никого не было, но даже сейчас, когда выходные подходили к концу, можно было быть уверенным, что до пельменей никому не будет дела. Как бы голоден не был тот, кто первым приподнимет крышку, как бы не жаждал он увидеть там что-нибудь съедобное, почувствовав недвусмысленный запах, он просто соскребёт эту пару пельменей в мусорное ведро.

 Только тут был такой запах. Терпкий, густой, он, подобно дымовой завесе, окружал, поглощал человека. Казалось, в воздухе были миллионы невидимых песчинок – они проникали в глаза, заставляя их слезиться, они как будто заполняли всё горло, не давая вздохнуть полной грудью. Находясь тут каких-то пять минут, люди выбегали на улицу, на воздух, и, прислонившись к стене, долго не могли придти в себя – со слабыми подкосившимися ногами и учащённым, прерывистым дыханием, они походили на марафонцев, которые окончили свою дистанцию и теперь, обессиленные, просто теряли сознание. Люди прекрасно осознавали, что каждый такой их поход отнимал у них несколько лет жизни, что каждый раз, когда они слышали этот смертоносный аромат, их организмы старились с фантастической скоростью. Но, несмотря на всё это, они продолжали идти туда, – имя этому месту было магазин "Хозтовары".

Чем больше он старался не думать об этом, тем упорней и настойчивей мысль эта лезла ему в голову. Все его труды давали лишь обратный эффект – от самой обыденной, бытовой темы он снова и снова возвращался к этой, и она звучала в его в мозгах с нарастающей силой. Пытаясь представить себя телевизионным пультом, чтобы просто переключить свой рассудок на нечто другое, он раз за разом терпел неудачу. Всё было тщетно – мысль не оставляла его в покое. Он боялся её. Он боялся себя. Не в силах более выносить всё это, он выбросил её, наконец, из недр своего сознания и громогласно прокричал: " Я люблю этот снег!"

 Разницу между бобрами и бурундуками мы почувствовали далеко не сразу. Тяжело было отыскать нужную нам информацию в этих бессвязных обрывках каких-то фраз. Только кропотливое отсеивание всего лишнего, упорная двухчасовая работа, дали свои результаты. Да-да, именно работа – слушать эту речь было очень непросто. Но мы не роптали. Мы слишком хорошо понимали, как нам было это важно. И в итоге мы, наконец, добились своего. Пусть, нам было трудно, пусть мы потратили на это полдня, но мы всё-таки узнали эту существенную разницу, и были безумно счастливы.